Дворецкий отступил в сторону, и Шарлотта, увидев своих родителей и братьев, почувствовала, что вот-вот лишится чувств.
— Филипп, зачем? — прошептала она, покачнувшись.
Герцог взял ее под руку и тихо прошептал:
— Успокойся, дорогая. Поверь, все будет замечательно.
Ей очень хотелось верить мужу. И еще сильнее хотелось хорошенько ударить его. Ах, зачем он все это затеял?! Ведь она нисколько не сомневалась: даже в этом платье и в скромных серьгах она будет для родителей не благовоспитанной дамой, а испорченной женщиной, скандальной герцогиней, как ее частенько называли за глаза.
Первая в комнату вошла мать, за ней тут же проследовал отец. Мать смотрела на нее с грустью в глазах, а отец — с гневом и презрением, казалось, он вот-вот выскажет все, что о ней думал.
Судорожно сглотнув, Шарлотта сказала:
— Здравствуй, мама. Здравствуй, отец.
— Шарлотта, дорогая… — Мать вздохнула и отвела глаза.
Отец же откашлялся и, покосившись на зятя, произнес:
— Добрый вечер, Шарлотта.
И только теперь в комнату вошли Роуленд, Николас и Артур. Вошли очень медленно, с явной неохотой. И выражение их лиц свидетельствовало о том, что все они гораздо охотнее оказались бы сейчас в аду.
Взглянув на братьев, Шарлотта невольно рассмеялась, — хотя, конечно же, это был нервный смех, почти истерический.
Отец же посмотрел на нее с осуждением и спросил:
— Значит, этому ты научилась в Лондоне? Научилась смеяться над старшими?
Шарлотта в смущении потупилась.
— Н-нет, папа… — пролепетала она. — Просто я очень… нервничаю. Вот и засмеялась. Так получилось, понимаешь? — И — о Боже! — ей вдруг снова захотелось смеяться.
Но еще больше хотелось кричать от радости. Ах, как же она соскучилась по родителям и по братьям.
К счастью, отец промолчал. А Филипп с улыбкой спросил:
— Может, приступим к ужину?
Своим предложением Филипп спас ее в тот самый момент, когда она уже хотела броситься к отцу и заключить его в объятия. Конечно, отец проявил себя замечательным образом — не стал ее отчитывать, — но она не была уверена, что он правильно бы воспринял ее порыв.
Все проследовали в столовую. И Филипп, подводя жену к столу, тихо прошептал:
— Помни, я здесь, я с тобой. Так что не бойся ничего и не волнуйся.
Шарлотта молча улыбнулась мужу, она была очень благодарна ему за поддержку.
Когда все уселись за стол и слуги внесли первое блюдо, Шарлотта с удивлением подумала: «Что же это происходит? Неужели мы с Филиппом каким-то образом стали союзниками?»
И было ясно, что муж, усевшийся напротив нее, не случайно усадил родителей по свою сторону стола, а Николаса, Роуленда и Артура — по ее сторону. Вероятно, таким образом, он хотел отгородить ее от матери и отца — чтобы она меньше нервничала.
«Ах, как жаль, что здесь нет Итана, — подумала вдруг Шарлотта, глядя на один из незанятых стульев. — Как было бы хорошо, если бы он сидел вот тут, поближе ко мне».
Все молча приступили к ужину. Причем братья Шарлотты, как люди весьма благоразумные, сидели не поднимая головы, глядя в свои тарелки. В какой-то момент Филипп вопросительно взглянул на Шарлотту, но та беспомощно пожала плечами — она не знала, о чем говорить.
Внезапно отец стукнул ложкой по столу и закричал:
— Что, так и будем молчать?!
Герцог с невозмутимым видом проговорил:
— Пожалуй, вежливая беседа не повредила бы. Вы не находите, миссис Шеффилд?
Мать Шарлотты в изумлении заморгала, потом, улыбнувшись зятю, ответила:
— Да, конечно, ваша светлость. Беседа была бы очень кстати.
— Вот и хорошо, — кивнул Филипп. Перехватив взгляд Шарлотты, он лукаво подмигнул ей, чем весьма ее озадачил. Впрочем, она вынуждена была признать, что он держался великолепно, действительно идеальный муж.
В течение следующего часа слуги приносили блюдо за блюдом, все поддерживали обычную светскую беседу, то есть говорили о погоде, о наводнении, что случилось в прошлом году, а также о том, что мистер Карлайл наконец-то отошел в мир иной. Но, конечно же, время от времени возникали тягостные паузы, и в такие моменты все обменивались вопросительными взглядами, как бы спрашивая друг друга: «Мы ведь все правильно говорим, не так ли?»
К счастью, никто не вспоминал о прошлом, а также об Итане и о поведении «скандальной герцогини» — слухи об этом, конечно же, доходили и до родителей Шарлотты, в том не могло быть сомнений.
Наконец, покончив с десертом, все умолкли, вопросительно переглядываясь, а затем уставились на Артура, доедавшего свою порцию и явно не спешившего — тот, очевидно, смаковал кушанье. Шарлотте же хотелось вырвать ложку из руки брата и доесть за него крем — ей не терпелось поскорее закончить эту трапезу.
Когда же Артур наконец-то отложил ложку, Филипп повернулся к отцу Шарлотты и сказал:
— Миссис Шеффилд упомянула, что ваша подагра стала ужасно одолевать вас с приходом дождей. Может быть, отложим портвейн и сигары на другой вечер, а, сквайр?
Мистер Шеффилд покосился на жену и проворчал:
— Подагра? Но я не… — Герцог взглянул на него, прищурившись, и он, густо покраснев, поспешно добавил: — Да-да, конечно, ваша светлость, нога ужасно беспокоит меня в этот вечер. Так что полагаю, вы правы. Лучше отложим сигары и портвейн до следующего раза.
Филипп вежливо улыбнулся и поднялся из-за стола, давая понять, что готов проводить гостей.
— Что ж, мистер Шеффилд, в таком случае мы с Шарлоттой попрощаемся с вами.
Все перешли в гостиную и принялись ждать, когда Фэллон принесет шаль миссис Шеффилд. Когда дворецкий наконец-то появился, Шарлотта, судорожно сглотнув, приблизилась к родителям.