Соблазнить герцогиню - Страница 76

— Как же она торопилась… Даже не стала переодеваться…

И в тот же миг из-за окна послышал крик кучера, а затем раздался грохот колес.

«Неужели действительно уедет? — думал Филипп. — Или, может быть…»

Он выбежал из комнаты и быстро зашатал по коридору. Возможно, Шарлотта передумает и захочет вернуться, Возможно, она прикажет кучеру остановиться. Ведь она…

Филипп остановился у самой лестницы и тяжело вздохнул. Грохот колес постепенно затихал, и было ясно, что Шарлотта не передумает, не вернется.

Но Филипп еще долго стоял у лестницы, напряженно прислушиваясь. Он все-таки надеялся, что снова услышит стук колес, означающий возвращение Шарлотты.

Глава 19

Фэллон поставил перед герцогом поднос с завтраком.

— Может, отдернуть занавески, ваша светлость?

— Нет.

Филипп заморгал и уставился на стену, где, как ему почудилось, снова появились какие-то странные лица, Слава Богу, что он еще не заговорил с ними…

— Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, ваша светлость…

Филипп перевел взгляд на дворецкого, лицо которого казалось расплывчатым серым пятном.

— А ведь это может стать интересным развлечением, — пробормотал герцог с усмешкой.

— Простите, вы о чем, ваша светлость? — Дворецкий с беспокойством взглянул на герцога. — Может, послать за доктором Барроу?

Филипп нахмурился и покачал головой:

— Нет, я не болен.

— Да-да, конечно, ваша светлость, — поспешно согласился дворецкий.

— Ты разве слышал, чтобы я кашлял?

— Нет, ваша светлость.

— Я похож на больного?

Фэллон промолчал, и это его молчание было весьма красноречивым.

Филипп невольно вздохнул. Если честно, то он и впрямь чувствовал себя ужасно. Последние три дня он почти не вставал со своего кресла. А когда все-таки вставал, то пошатывался и спотыкался — едва держался на ногах.

Фэллон открыл рот, очевидно, собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказал.

Филипп строго взглянул на него:

— Говори же!

— Видите ли, ваша светлость, возможно, доктор Барроу… Возможно, он даст вам снотворное средство, которое поможет вам заснуть.

Филипп молча покачал головой. Ему не требовалось лекарство от бессонницы. Он нуждался в лекарстве от снов. Спасаясь от снов, он уже три ночи провел в кабинете, где пытался заниматься чем угодно — только бы не спать. Но чаще всего он просто расхаживал по комнате, надеясь утомить себя настолько, чтобы заснуть очень уж крепким сном, без сновидений. Однако у него ничего не получалось. Он или засыпал на ногах, или дремал в кресле; причем и в том, и в другом случае перед ним возникала Шарлотта. Иногда она смеялась, иногда, когда он целовал ее и ласкал, громко стонала, а затем подводила его к своей постели, в ее потемневших глазах были нежность и страсть. Он тут же просыпался и тоже стонал, но вовсе не от страсти; в такие минуты ему казалось, что сердце его разрывается…

Но хуже всего было, когда она молчала, когда просто смотрела. Губы ее никогда не шевелились, но он все равно слышал ее тихий голос — обвиняющий его, перечисляющий все его грехи.

Правда, ему всегда удавалось просыпаться до того, как Шарлотта начинала плакать; каким-то образом он узнавал, что она вот-вот заплачет.

Так что снотворное не принесет ему пользы. Ему требовалось такое лекарство, которое заставило бы его постоянно бодрствовать.

Тут дворецкий, нарушив молчание, вновь заговорил:

— Ваша светлость, а может быть…

Филипп покачал головой:

— Ничего не нужно, Фэллон. И за мистером Барроу посылать не нужно.

Пожилой дворецкий со вздохом кивнул. Затем указал на окна:

— Ваша светлость, а может, все-таки раздвинуть шторы? Вы слишком бледны…

— Фэллон, все! Разговор закончен! Можешь идти.

Дворецкий замер на несколько мгновений. Потом поклонился и пробормотал:

— Слушаюсь, ваша светлость. — Он вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Филипп же снова уставился на стену, на которой, как ему казалось, были какие-то лица. Минуту спустя он повернулся к окнам, но тут же отвел глаза. Ему почудилось, что сквозь занавеси он видит подъездную дорожку, по которой экипаж Шарлотты возвращается обратно в Рутвен-Мэнор. Более того, ему казалось, что он даже слышит стук колес.

Герцог специально приказал, чтобы занавески не трогали — иначе он постоянно испытывал бы соблазн смотреть в окно. Однако он все равно то и дело погладывал в сторону окон.

О Господи, когда же все это закончится? Неужели он всю оставшуюся жизнь проведет в этом кабинете, глядя то на стену, то на окна, задернутые шторами?

Раньше он думал, что самый страшный ад — любить ее, зная, что она его ненавидит.

Но сейчас он понял, что есть кое-что и похуже. Знать, что Шарлотта сейчас могла бы быть рядом с ним, если бы не его проклятая гордость, — о, это было невыносимо!

Выругавшись сквозь зубы, Филипп поднялся на ноги и взглянул на поднос с завтраком, который принес дворецкий.

Почувствовав резкий запах лососины, герцог поморщился — запах еды вызывал у него тошноту. За все эти дни он ни разу не заходил в столовую и почти не прикасался к тому, что приносил ему в кабинет Фэллон. Старик, разумеется, знал об этом, но все равно аккуратнейшим образом приносил хозяину завтраки, обеды и ужины, а вчера даже принес поднос с чаем.

Да-да, поднос с чаем. А также сахар, молоко, печенье, булочки и пирожные. Как будто он, Филипп, когда-нибудь пил чай, — если, конечно, не считать случаев, навязанных ритуалами светского общества.

Но не только дворецкий за него беспокоился. Все слуги обращались с ним как с тяжелобольным. Как-то раз к нему даже пришел его камердинер и спросил, не желает ли он, чтобы ему в кабинет принесли новую смену белья.