Соблазнить герцогиню - Страница 77

Черт бы их всех побрал! Он, Филипп, и так переоденется, если ему очень этого захочется.

А если захочется, то будет расхаживать по всему дому голый!

Потому что он, девятый герцог Радерфорд, имел полное право делать в своем доме все, что ему хотелось!

Взглянув на портрет деда, Филипп проворчал:

— Но ты бы такое поведение осудил, верно? Да, конечно, осудил бы. Потому что расхаживать голым — это было бы неправильно.

Какое-то время Филипп пристально смотрел на портрет деда — словно ожидал от него ответа. Затем медленно, пошатываясь, направился к двери. У порога вдруг обернулся и, снова взглянув на портрет, проговорил:

— Я вел себя неправильно, когда разделся и искупался голый в пруду. Ведь меня мог увидеть любой. Слуги, например. Или даже Джоанна, которая обычно гуляет по противоположному берегу. И очень может быть, что кто-то увидел герцога Радерфорда во всей красе — с голым задом. О, это было бы совсем неправильно, верно?

Филипп покосился на окна, затем снова уставился на портрет.

— Что же ты молчишь? — пробормотал он. — Ведь я с тобой разговариваю…

Портрет безмолвствовал.

— Черт бы тебя побрал, отвечай!

Портрет по-прежнему молчал, и Филипп с презрительной усмешкой заявил:

— Пожалуй, я не стану ограничиваться спальней Шарлотты. Я прикажу снять твои портреты со всех стен. Тебе не место в этом доме.

Его дед не заслуживал ни малейшего уважения, Старый герцог ни разу не сделал ничего, чтобы заслужить уважение внука. И если бы не этот надменный старик, то, возможно, его, Филиппа, жизнь была бы сейчас совсем другой.

Немного постояв у двери, Филипп поплелся обратно к столу. Приподняв крышку подноса, он отшвырнул ее в сторону, и та, покатившись по ковру, со звоном ударилась о ножку дивана. Упершись ладонью в стол, Филипп взял другой рукой вилку и, проткнув кусок лососины, сунул его себе в рот. Медленно двигая челюстями, он поглядывал на портрет деда, и ему казалось, что тот смотрит на него с язвительной усмешкой.

Съев крутое яйцо и кусок лососины, Филипп снова опустился в кресло. Постукивая пальцами по подлокотникам, он время от времени посматривал на портрет.

«Может, повесить его в галерее? — думал он. — Нет, лучше убрать на чердак, засунуть в самый дальний и темный угол».

Через некоторое время, почувствовав, что силы возвращаются к нему — он все-таки заставил себя поесть, — Филипп поднялся с кресла, подошел к портрету и снял его со стены. Портрет из-за массивной рамы оказался очень тяжелым, и он с трудом дотащил его до двери, где прислонил его к стене. Филипп решил, что прикажет слугам убрать его с глаз долой, пока он не придумает, что с ним делать дальше.

А теперь ему, наверное, следовало побриться и принять ванну. И еще переодеться. А также уволить камердинера, если тот начнет досаждать ему идиотскими вопросами.

Филипп вышел из кабинета и направился к лестнице. Он твердо решил, что отправится в Лондон и отыщет Шарлотту. А если она не захочет вернуться с ним в Рутвен-Мэнор, то тогда он останется с ней. Филипп еще не решил, что будет делать потом, но он точно знал, что, по крайней мере, будет находиться с ней рядом. Хотя ясно, что она не примет его с распростертыми объятиями» Что ж, он потерпит… Главное — он будет видеть ее. И будет ждать, когда ее ненависть к нему хоть немного уменьшится.

Когда он проходил мимо библиотеки, его внимание привлек бюст деда. «Каким же высокомерным и самовлюбленным надо быть, чтобы приказать художнику вылепить собственную копию», — подумал Филипп с удивлением (раньше эта мысль не приходила ему в голову).

И дело не только в бюсте… Ведь дед по всему дому развесил свои бесчисленные портреты…

Остановившись перед бюстом, Филипп протянул к нему руку, но тут же отдернул ее — бюст показался ему ужасно холодным. Впрочем, ничего удивительного… Таким же холодным был и сам человек. Причем сходство бюста с прототипом было поразительное. Те же губы, те же глаза, та же презрительная усмешка… Неужели он, Филипп, похож на этого человека?

И неужели Шарлотта, глядя на него, видела его именно таким, как этот бюст?

Филипп пристально смотрел на человека, которого когда-то боялся и которого никогда не любил. Дед пытался сделать из него настоящего герцога Радерфорда — правильного. Этот человек презирал всех, кого не считал ровней себе. Хотя на самом деле следовало презирать таких, как он, — высокомерных и бесчувственных.

Филипп вдруг почувствовал, что задыхается — на него словно навалились все кошмары детства и юности; казалось бы, давно забытые…

В ярости стиснув зубы, Филипп схватил бюст обеими руками и, приподняв, швырнув его на пол. Гипсовый бюст с грохотом разбился, и Филипп, отбросив носком башмака самый крупный осколок, тихо проговорил:

— Нет, я не такой, как мой дед. И никогда таким не буду.

— Это было ужасно, — пробормотала Шарлотта, покосившись на лорда Форшоу.

Ее подруга, леди Эмма Уитлок, тоже посмотрела на Форшоу, затем с улыбкой воскликнула:

— Но это же кадриль! Не понимаю, как он мог наступить тебе на ноги столько раз. Ужасно неловкий…

— Дело не в этом, — проворчала Шарлотта. — Просто он все время смотрел на мою грудь, потому и наступал на ноги.

Эмма взглянула на лиф своего платья и со вздохом заметила:

— Хотела бы я, чтобы и на мою грудь так смотрели. — Улыбнувшись, она поспешно добавила: — Разумеется, мне вовсе не нужны кавалеры. Просто хотелось бы выглядеть получше.

Именно поэтому Эмма и дружила с Шарлоттой. Дочь лорда Северли была единственной женщиной в Лондоне, не подозревавшей Шарлотту в том, что та пыталась увести у нее поклонника, жениха или мужа. Всем мужчинам из высшего общества Эмма предпочитала своих собственных, воображаемых, героев.